Это вторая часть исторического экскурса предоставленного востоковедом Джума Оразклычевым.
В канун 25-летия Нейтралитета Туркменистана старший научный сотрудник института истории и археологии Академии Наук Туркменистана Джума Оразклычев рассказал читателям CentralAsia.news об истории концепции нейтралитета Парфян.
Нейтралитет Парфии стал воплощением невозмутимости Атланта, она продолжала строить свой мега проект, который теперь называют Великим Шёлковым путём. Но Рим стремление Парфии к миру истолковал неверно. Однако Парфия обладала достаточным терпением, чтобы дать заносчивому ученику несколько уроков вежливости и, в буквальном смысле, вбить в головы своих оппонентов простую истину: миролюбивый и нейтральный – не значит слабый.
Когда Марку Крассу по жребию в управление досталась Сирия, он не скрывал своей радости и считал, что ему ещё никогда в жизни так не везло. Казалось, что он помутился рассудком, так как называл победы, одержанные Лукуллом и Помпеем в Месопотамии, жалкими детскими играми и обещал поработить парфян. Как пишет Аппиан Александрийский, римляне находили странным, что будет война с парфянским народом, который ни в чём не провинился и который всегда желал лишь мира.
Красс, узнав, что народный трибун Атей хочет помешать ему выйти из города, попросил Помпея, пользовавшегося огромным авторитетом в народе, проводить его. Помпей согласился, и когда они шли по улице, заполненной римлянами, настроенными остановить Красса, Помпей шёл впереди со спокойным и улыбающимся лицом. Это настолько впечатлило, что все молча расступились, давая проход.
Помпей не знал, что счёт за этот отрытый им для Красса путь к войне с Парфией, с которой он лично подписал договор, ему будет предъявлен через несколько лет, когда, ради спасения своей жизни, он направит посла к парфянам с мольбой о помощи. Но парфяне, после того как Красс пошёл на них войной, испытывали ко всем римлянам, и в особенности к Помпею, такую ненависть, что, несмотря на сенаторский титул посла, бросили его в темницу. Лишённый помощи парфян Помпей, как пишет Дион Кассий, «был зарезан как последний египтянин».
А пока, улыбающийся Помпей провожает Красса к городским воротам. Но вскоре эта идиллия была прервана. Атей вышел им навстречу и громко стал отговаривать Красса от войны, но видя, что его слова не возымели действия, приказал одному из своих офицеров арестовать Красса. Офицер схватил того за ворот, но другие трибуны не поддержали это решение, и Красс был отпущен. Тогда Атей, подбежав к воротам, поставил там жаровню с пылающим огнем, и, брызгая благовониями, стал произносить проклятия в адрес Красса. Это стало первым мрачным знамением перед походом.
Следующий тревожный знак был дан Крассу в городе Иераполис, где он вместе с сыном посетил Храм Джуно. При выходе из храма сначала упал младший Красс, а затем, споткнувшись о сына, упал и старший. Они и из жизни уйдут в такой же последовательности: сначала погибнет сын Красса, а затем и он сам. Всего Плутарх насчитал 6 знамений ожидающей римлян катастрофы, и, удивительно, насколько слеп был Красс, не видевший знаков, предостерегавших его от войны с Парфией.
Было ещё одно предупреждение. Когда Красс стоял лагерем в Сирии, к нему пришли парфянские послы. Римский историк Луций Флор пишет, что послы Орода II напомнили Крассу о договоре, подписанном Помпеем и обязывавшем Рим уважать границы нейтральной Парфии. Но Красс не понял, что Парфия не просит, а предупреждает, и что это было последнее, 7-е предупреждение судьбы.
Послы были немногословны: «Если Красс, вопреки мнению своей родины, из-за своих личных интересов предпринял эту войну, Ород II, из почтения к преклонному возрасту консула, позволит римлянам уйти». На что Красс, которому перевалило за 60, а выглядел он и того старше, надменно сказал, что «он ответит им в Селевкии». Вагиз, возглавлявший посольство, рассмеялся и, показав Крассу ладонь, сказал: «Скорее здесь вырастут волосы, Красс, чем ты увидишь Селевкию».
То, что произошло после, Луций Флор назвал местью Богов за нарушение договора, подписанного Помпеем. Весь мир тогда содрогнулся, так как Парфия впервые показала свою силу, и не кому-нибудь, а «непобедимому» Риму. Сокрушающую мощь парфянской конницы Марк Красс испытал на себе в битве при Каррах в 53 г. до н.э.
Сын Красса, участвовавший в походе погиб, почти на глазах отца. Остатки «непобедимой армии», убегая в панике, рассеялись по Армении, Киликии и Сирии, и едва ли нашёлся хоть один солдат, который смог принести в Рим весть об этом страшном разгроме.
Что касается самого Красса, точнее его отрубленной головы, парфяне налили ему в глотку расплавленное золото, чтобы этот презренный металл поглотил останки человека, сердце которого в течение всей его жизни горело жаждой золота: «Несчастный, ты хотел этого».
Месть Богов за нарушение договора о нейтралитете Парфии была жестокой, но как четко и ясно сказал Луций Флор, заслуженной.
Повторение, как говорится, мать учения, и в 36 году до н.э. еще один Марк пошел войной на нейтральную Парфию. Марка Антония нисколько не пугала участь его тезки, и, выступая в поход, он думал лишь о том, чтобы, как можно быстрее завершив войну, вернуться к Клеопатре.
Плутарх и Дион Кассий пишут, что Антоний направил посольство к Фраату IV, сыну и преемнику Орода II, с просьбой вернуть пленных и знамена, захваченные после поражения Красса, но, не дожидаясь ответа, выдвинулся к границам Парфии.
Когда оба войска встретились, то один из парфянских военачальников обратился к легионерам вот с такими словами, которые сохранил для нас Луций Флор: «Убирайтесь, римляне, подобру-поздорову. Если о вас и идет слава покорителей народов, то лишь потому, что вам удалось избежать парфянских стрел».
Римляне и на этот раз не вняли здравому смыслу, и парфянам вновь пришлось усадить легионеров за ученические парты и дать им уже второй по счёту урок. Согласно Луцию Флору, из 16 легионов у Антония осталась едва ли треть воинов, с которыми ему удалось спастись и, как загнанному зверю, спрятаться в Сирии. Тит Ливий пишет, что из 18 легионов и 60.000 всадников, которых Антоний повел против парфян, 8.000 погибли, а 300.000 разбежались. По сведениям же Плутарха, общее число погибших римлян составило 32.000. Единственное, что Антонию удалось с блеском – это быстро завершить войну, всего за 21 день.
Эффект второго поражения римской армии был настолько оглушительным, что потряс буквально всё римское общество. Это видно по творениям поэтов золотого века римской литературы, в которых прочно обосновались такие эпитеты как «парфянский лук», «смертельный выстрел с оборотом назад» и многие другие. Эти, ставшие уже устойчивыми, выражения продолжают свою жизнь и сейчас, когда события, вызвавшие их к жизни, давно уже остались в древней истории.
Гораций, Вергилий, Овидий и другие римские поэты, ставшие классиками европейской литературы, ввели в поэтические каноны парфян, а последующие авторы, продолжив римскую традицию, сохранили парфянский ореол до наших дней. В пьесе Уильяма Шекспира «Антоний и Клеопатра», в оригинальной английской версии, парфяне упоминаются 11 раз.
Выражение «парфянская стрела» стала поговоркой в английском и французском языках, обозначая хлёсткую реплику, приберегаемую к моменту ухода. В изданном в 1994 году толковом словаре устойчивых выражений в современном французском языке, наряду с «троянским конём» и «дамокловым мечом», в качестве одного из самых выразительных блистает парфянское наследие: словосочетание «стрела Парфии» вместе с иллюстрацией к нему украшают обложку издания.
Поистине, приходится удивляться терпению парфян, которым пришлось и в третий раз провести среди римлян воспитательную работу. Это было уже в правление Нерона, когда римский полководец Луций Цезенний Пет, по приказу своего императора начал в 62 году военные действия в Армении. Потерпев поражение в сражении с парфянами, тем не менее, Пет направил в Рим письмо, в котором сообщал, что война победно завершена.
Каково же было изумление Нерона, когда к нему прибыли послы Вологеза I и выяснилось, что на самом деле Пет покрыл римское оружие несмываемым позором, бежав от парфян, бросая в пути на произвол судьбы раненных. В том бегстве Пет и его войска побили своеобразный рекорд, покрыв расстояние, которое на 23 км больше марафонской дистанции. Никогда ещё римлянам не было так стыдно за своих легионеров.
Вид остатков армии Пета был настолько жалким, что, когда римские войска под командованием Корбулона встретили их на берегу Евфрата, то, как пишет Тацит, «солдаты, удручённые положением своих товарищей, не могли сдержать своих слёз».
К Парфии, как к высочайшей вершине мира – Джомолунгме – римляне трижды пытались подступиться, вскарабкиваясь по её крутым склонам, но каждый раз парфяне легким щелчком сбрасывали докучливых римлян в бездну.
Для всех стало очевидным, что пока Рим, как избалованный ребёнок упивался в самолюбовании придуманным для него грозным эпитетом «вечного и непобедимого покорителя народов», всё это время за ним на Востоке с усмешкой наблюдал великан.
О том, как после преподанных парфянами уроков, изменилось отношение Рима к Парфии, и как была проявлена мягкая сила парфянского нейтралитета – в следующем рассказе.
